его снегопад

[misteratereno]

долго выбирала, что написать про Владимира Яковлевича Мотыля....нашла интервью:

Чтобы вы говорили это свободно

Режиссер Владимир Мотыль – автор классических кинокартин «Белое солнце пустыни», «Женя, Женечка и «катюша», «Звезда пленительного счастья» – продолжает сражаться за жизнь своих произведений. На этот раз – за новый фильм, «Багровый цвет снегопада».

«Ванга сказала мне: когда тебе очень плохо – обними дерево». // Фото Андрей Семашко

С Владимиром Мотылем мы встретились в парке неподалеку от его дома, обычной столичной многоэтажки. Он извинялся за то, что не имеет возможности пригласить в гости – святая святых, личное пространство, которое осиротело полгода назад после смерти супруги. От приглашения в кафе категорически отказался: «Не могу отвлекаться на еду или питье, когда предаюсь воспоминаниям, думаю или работаю». Мы сели на любимую скамейку режиссера, где обычно в хорошую погоду он проводит интервью и неофициальные встречи. Вот так все скромно и просто.

– Как раз перед выходом из дома мне позвонил президент австралийской нефтяной компании Глен Уоллер, – начал беседу Владимир Мотыль с текущих проблем. – Глен Уоллер согласен рассмотреть мою просьбу о выделении $50 тыс. на печать нового исторического киноромана, «Багровый цвет снегопада». На картину же я затратил более пяти лет. Она готова, но уже полгода лежит мертвым грузом из-за отсутствия средств на изготовление копии. Курьезная ситуация! 
 
Съемки проходили в Сибири, Москве, Петербурге, на Украине и в Чехии. На Канаду средств не хватило, но мы отыскали похожие зимние пейзажи и особняк в России. Словом, фильм снят, смонтирован, записаны речь, музыка, шумы. Все готово. Осталось лишь напечатать на целлулоидной пленке, чтобы иметь возможность принять участие в одном из международных фестивалей. У нас был солидный спонсор из олигархов, который выделил $5,5 млн. Но денег не хватило. Не потому, что смета была составлена неправильно. За последние несколько лет изменились технологии, да и дела спонсора пострадали из-за мирового кризиса. Я обратился в Минкультуры. Министерство не против дать мне недостающую сумму, но сначала требуется копия – на которую деньгито и нужны! Понимаете? Дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Чрезвычайно занятый и недоступный новый министр культуры, Александр Алексеевич Авдеев, неофициально принял меня в своем автомобиле, представьте! Меня внимательно выслушали и пообещали оказать содействие. Как только деньги поступят на счет, мы за неделю сделаем копию и отправим «Багровый цвет снегопада» на ближайший европейский фестиваль. Возможно, летом. Мне безразлично, какой именно это будет фестиваль. После него, вне зависимости от результатов, картина появится на российских экранах. Лента охватывает сложнейший период в истории России, с 1916 по 1926 год.

На съемках фильма «Багровый цвет снегопада» // Из личного архива В. Мотыля

– Владимир Яковлевич, почему вы выбрали именно этот временной отрезок?

– На мой взгляд, до сих пор нет ни одной картины, которая бы без политических влияний отразила это время. Центральная фигура киноромана – молодая женщина Ксения. Для ее характера многое взято мною из жизни моей матери. Она участвовала в Гражданской войне на стороне красных, после войны воспитывала малолетних преступников вместе с Антоном Семеновичем Макаренко, знаменитым автором «Педагогической поэмы». После гибели отца на Соловецких островах маму сослали на Северный Урал. Мы все время переезжали из одного маленького городка в другой: ссыльным было не положено долго жить на одном месте.

– Вам, историку по второму образованию, посчастливилось жить сразу в нескольких исторических эпохах нашей страны. Какая из них вам ближе? К какой из них принадлежите вы?

– Ни к какой. Мне никакая эпоха не может нравиться. Для меня хорошо то время, когда я делаю свое дело. Сейчас я живу во времени, когда полностью завершена работа над «Багровым цветом снегопада». Все получалось так, что чем сложнее были съемки, даже чем они были невозможнее, тем все выходило как нельзя лучше. Господь снисходил, и я прорывался через игольное ушко. В качестве примера приведу свой дебют. Как я не поступил во ВГИК, хотя мечтал о том с детских лет. Мне исполнилось 17, я подал документы на курс Игоря Савченко, создателя знаменитого фильма «Богдан Хмельницкий». Члены комиссии улыбались, я очень много знал о кино. И надо ж было в эти дни на мою голову свалиться первой моей любви из Соликамска! Нина! Помню, это был третий этаж. По ночам я влезал туда по водосточной трубе, чтобы соседи не знали. Любовь была горячей. И вдруг я вспомнил, что сегодня заключительный тур, о котором я напрочь забыл. Забыл!!! Я буквально прыгаю из окна, мчусь. Такси нет, частники боятся милиции, трамвай еле тащится! Приехал, когда уже объявили итоги. В дверях встретилась одна из членов комиссии, которая сказала: «Парень! Каким же ты будешь режиссером, если позволяешь себе не явиться на заключительный экзамен!

Я обрывал домашний телефон Игоря Савченко, хотел пасть на колени и напроситься вольным слушателем. У его жены иссякло терпение, и она выговорила: «Не звоните больше. Это частная квартира!»

Что делать? Я поступил в Свердловский театральный институт, сразу на второй курс актерского факультета (режиссерского там не было). Ставил спектакли в Свердловском ТЮЗе. После нескольких удачных спектаклей меня назначили главным режиссером. И тут подвернулся внезапный случай. Молодая сценаристка Инна Филимонова сообщила, что в Таджикистане ищут энергичного молодого режиссера для постановки фильма по поэме Мирсаида Миршакара, председателя одной из палат Верховного Совета республики. На последние деньги я помчался в Сталинобад – ныне Душанбе. Встретился с поэтом, понравился ему. Прочел его поэму, воспевание Ленина как предшественника сталинизма. Сюжет – конфликт детей. На этой основе я придумал историю, как группа бедных ребят чуть не убила талантливого, но богатого сына судьи, и они сами чуть не погибли в ущельях Памира. Мы вместе со сценаристкой Филимоновой написали сценарий.

На съемках фильма «Дети Памира» // Из личного архива В. Мотыля

Ну а дальше начались трудности из-за моих творческих принципов, которых я придерживался потом всю жизнь. Я таджикам поставил условие: буду снимать картину только в горах Памира! На меня замахали руками: «Это пограничная зона! Особая! Опасная! Ехать туда с детьми?! Сумасшедшая идея». Не подумайте, что я намеренно искал, где труднее. Просто всегда тянулся к абсолютной подлинности во всем, стремился избегать любой декоративности, не снимать в павильонах. Только на натуре! Если же действие происходило в помещении, находил близкие интерьеры – ну, может, немного их корректировал. В общем, я стал пробиваться в высокие инстанции в Москве, в Управление погранвойск. Не знаю, чем их поразил: владением ли истории Памира или замыслом картины «Ленин на Памире». Потом я назову картину «Дети Памира». Словом, я все же попал на Памир. Меня окружали молодые горы, которые все еще формировались. Обвалы, заваленные дороги, высоты до четырех тысяч метров над уровнем моря... Я с благодарностью вспоминаю непосредственных памирцев, которые за 40 минут могли бросить все дела, собраться чуть не всеми селениями в радиусе 50 км, чтобы расчистить дорогу людям, снимающим фильм об их малой родине. Картину выдвинули на Ленинскую премию. Но ее я не получил из-за давнего конфликта с тогдашним министром кинематографии. Поссорились мы с ним, еще когда он был секретарем Свердловского обкома комсомола. Хорошо, что награду не дали. Получи я ее тогда – хочешь не хочешь, вступай в КПСС. А это уже, как водится, назначение в члены коллегии Госкино, секретари Союза кинематографистов, не говоря уже о зачислении в штат «Мосфильма». А там уже надо мной нависла бы иерархия: гендиректор, его ручная главная редакция, партком, профком, худсовет, худрук... Я не пошел в это стойло, где бы наверняка увяз. Но развращенный свободными отношениями с «Таджикфильмом», в кино я по-прежнему хотел жить, подобно писателям, живописцам, композиторам. Даже когда их запрещали, никто не мог остановить их творчества. После состоявшегося дебюта я опять остался голым перед судьбой. И так всю жизнь.

– Но ведь вторую вашу картину – «Женя, Женечка и «катюша» – ожидал грандиозный зрительский успех и признание.

– О-о-о! Далеко не сразу. Начнем с того, что оригинальный сценарий писался в соавторстве с Булатом Окуджавой, автором крамольной повести «Будь здоров, школяр!», где было слишком много правды о войне. Я встретился с Булатом в Питере и сказал, что хочу поставить картину по его произведению: «У меня сюжет не совпадает с вашей повестью, но образы и характеры в чем-то перекликаются». Он прочел мою расширенную заявку и сказал: «У вас тут все есть, мне-то что здесь делать?» Я ответил: «Булат, вы же воевали. Я на войну не попал. Лишь в 16–17 лет был в лагере, где нас готовили к войне с Японией, которая тогда еще не началась. А вы были ранены в бою, знаете лексику людей войны». Словом, с трудом его уломал.

Мы написали сценарий «Жени, Женечки...» – фильма, который политуправление армии разгромило как пацифистский, не соответствующий идеологии КПСС. Над картиной нависал запрет. Но Господь снизошел. На обсуждении в Главном политуправлении армии и флота в Москве отсутствовал главный «зверь». Собрались полковники, два генерала, капитаны и майоры. Аудитория досмотрела до конца. Смеялась, искоса поглядывая друг на друга. Шутка ли – вынести честную резолюцию по первой советской комедии о войне! Считалось ведь, что только безнравственные капиталисты могут смеяться в окопах: Англия – «Мистером Питкиным в тылу врага», Франция – «Бабетта идет на войну». А СССР над войной смеяться не имеет права: слишком тяжело далась победа. В общем, большинство высказалось против картины. Но генерал Востоков после просмотра завел меня и Булата в кабинет, закрыл зачем-то дверь на ключ и тихо сказал: «Мы решили картину поддержать». Фильм был разрешен к показу, но таким тиражом, что не мог идти в кинотеатрах – только в клубах. Однако главное свершилось. Картина состоялась, а я остался работать в кино.

Кадр из фильма «Женя, Женечка и «катюша» // Из личного архива В. Мотыля

– Хотя бы в подборе актеров вам давали полную свободу? Расскажите, как вам удалось собрать блестящий состав монументальной «Звезды пленительного счастья»?

– Это длинная история. Мне порушили исполнителей почти всех ролей, кроме Иннокентия Смоктуновского. До Стриженова был найден прекрасный молдавский артист и режиссер Унгуряну. Волконский ведь был худощав, с аристократическими чертами лица. Но Унгуряну запретили снимать: требовали известных артистов. Баталов, как и Стриженов, были утверждены приказом сверху.

– Вы не могли пробиться через эти запреты режиссерским авторитетом?

– Знаете, это было такое время, когда режиссер Мотыль мог быть спокойно заменен режиссером Ивановым или Сидоровым. Я же искал актеров с некоторым портретным сходством. Декабристы… все их портреты у меня висели дома на стене. Когда понимал окончательно, что переговоры с цензорами обречены на провал, иногда спасала хитрость. Игоря Костолевского (Анненкова) мне тоже запретили. Посмотрев сыгранную пробу, замминистра Павленок сказал: «Какой это декабрист? Размазня, маменькин сынок». Декабрист для чиновников – это синоним большевика. А у Костолевского характер и впрямь был противоположностью не только декабриста, но даже и военного человека, воспитанного в традициях офицерства. Игорь появился у меня в прихожей с грохотом: уронил сразу и телефон, и лыжи. Но он мне нравился юным обаянием и портретным сходством с историческим Анненковым. Я сказал: «Игорь, за счет картины мы тебя устроим в конноспортивную школу. Уезжай на месяц, занимайся конем, верховой ездой. И носа не высовывай для прессы, твоя роль – абсолютный секрет!» Всех журналистов, которые у меня были, я также просил даже не упоминать Анненкова, чтобы избежать проверки. Так, безгласно, безвестно, он и работал. Когда уже спохватились, три четверти картины было снято.

На съемках фильма «Звезда пленительного счастья» // Из личного архива В. Мотыля

– Легче ли стало работать после краха коммунистической идеологии в России?

– Хороших времен, хорошей власти для художника не бывает. Хотя сейчас я в процессе работы над фильмом ни от кого не завишу. Опять же появилась возможность посмотреть на другие страны. Я объездил почти весь мир. Но путешествовал не по туристическим местам. Если я в Индии, то мне обязательно было нужно попасть в джунгли, на Памире – на самые большие высоты, где начинается кислородное голодание. И не потому, что мазохист, – мне просто интересно все, что неизвестно. Зато в советское время я не думал о том, что из-за денег можно потерять шесть лет жизни. Моя предпоследняя картина, «Расстанемся – пока хорошие», была уничтожена продюсером картины по фамилии Сендык. Он был помощником Ходорковского и кое-что полезное, конечно, сделал. Надо было привлечь деньги – и тут у меня нет к нему претензий. Но вместо того, чтобы вкладывать средства в приличные рекламу и прокат, он закупил десятки западной дешевки. Наш народ, изголодавшийся по иностранным картинам, все это «схавал». Дешевые фильмы прокатились по всей стране, у Сендыка карманы, очевидно, набились валютой. Мой же фильм «Расстанемся – пока хорошие» был продан за бесценок Второму телеканалу на десятилетия! Картину сунули на дальние полки и забыли о ее существовании. Сценарий «Расстанемся – пока хорошие» был написан мною по мотивам прекрасного рассказа Фазиля Искандера «Дудка старого Хасана». Это трагическая история о мести, предательстве и ценностях народов Кавказа. После просмотра картины в Доме кино Фазиль Искандер сказал: «Мне нередко бывает стыдно, когда я вижу кино, созданное по моим произведениям. Первый раз пребываю в хорошем настроении».

Фильм снимался в зимней Кабарде: обвалы, зимние дороги. В главных ролях Георгий Дарчиашвили и Людмила Потапова. Мила – отличная русская актриса, после фильма вышла замуж за богатого человека, родила детей, живет в своем поместье. А судьба Георгия сложилась трагически. Из-за съемок в абхазской истории его по национал-политическим причинам выжили из тбилисского театра. Он был вынужден уехать в США заниматься черной работой, чтобы кормить семью. В Центре Кеннеди в Вашингтоне у меня был просмотр «Расстанемся – пока хорошие» и «Белого солнца пустыни». Я отыскал Дарчиашвили где-то в восточных районах США, послал телеграмму. Он ответил: «Не имею возможности оплатить фирме свое отсутствие».

На съемках фильма «Звезда пленительного счастья» // Из личного архива В. Мотыля

Американцы встретили фильмы тепло. «Солнцу» аплодировали, а после «Расстанемся» шли в задумчивости. Я стоял в сторонке, и многие показывали мне ОК. Мол, очень понравилось. Мне хотелось наладить судьбу Георгия, я пытался просить о помощи успешного Кахи Кавсадзе. Но увы... Мне казалось, не в традициях грузинского народа предавать человека, которому ты обязан. Ведь до роли Абдуллы в «Белом солнце» Кавсадзе был на третьих ролях в театре, а после вышел на главные. Я взял его после забавного эпизода. На пробе ему было предложено вскочить на коня и пронестись галопом. Дело происходило в туркменских песках. Кахи поговорил о чем-то с инструктором, вскочил на коня и, в отличие от других претендентов, с ходу дал шенкеля! Конь изо всех сил понесся, камера запечатлела остервеневшее лицо главаря банды. Абдулла натянул поводья, остановился, лихо спрыгнул. Все выглядело эффектно. После этого актер обмяк, побледнел и опустился на землю. «Кахи, тебе плохо?» А он: «Владимир Яковлевич, я первый раз в жизни сел на коня».

– Вы сняли всего девять фильмов: по одному раз в шесть лет. Почему так мало?

– Между фильмами пролегают годы поисков, по 3–4 закрытых сценария. Чтобы кормить семью, я занимался черт-те чем: редактировал чужие сценарии, преподавал в театральном институте, работал худруком в разных театрах страны и на высших курсах сценаристов и режиссеров, служил худруком на маленькой студии на Гостелерадио. И я не однолюб. Была первая любовь, была жена, но были и увлечения, далекие от кино.

На съемках фильма «Звезда пленительного счастья» // Из личного архива В. Мотыля

– Почему вы не снимаете фильмы про современность?

– По университету я ведь историк, меня к этой науке тянуло всегда. Я прошелся по истории разных стран, особенно России, и решил для себя, что брать урок на основании нынешнего события – мелко. Понимаете? Есть глубина, уходящая далеко к началу начал. Ты можешь прыгнуть с большой вышки и уйти в глубину. А можешь нырнуть в лужу. Это касается любого времени. Когда художник напитается материалами какого-то времени, он через эти материалы может сфантазировать ситуацию, понимая, что на основании яркого события прошлого о сегодняшнем можно сказать больше, чем показ сегодняшнего. В выборе времени действия и сюжетов я доверяю интуиции. Как ни парадоксально, сейчас чувствую, что в обществе – дефицит нравственности. Я остро переживаю эту удушливую нехватку, и подсознание вдруг выхватывает из прошлого какие-то страницы.

– Владимир Яковлевич, вы упоминали о том, что среди современных актрис не могли найти глубокого характера. Находите ли вы эту проблему закономерной, связанной с дефицитом духовности?

– Современные актрисы... Я их не сужу. Есть среди них и более, и менее талантливые, и гениальные. Например, Чулпан – очень хорошая актриса, энергичная, внутренне наполненная и даже разнообразная. Просто меня не интересует то, что уже предъявлено. Я всегда ищу tabula rasa – чистую доску. Пиши все, что хочешь, только намекни – и талант актера, актрисы сразу обогатит твою мысль чувством, темпераментом. Правда, с моего тактичного намека.

– Какие качества вы цените в людях больше всего?

– Способность понять другого.

– Ваши жизненные ценности?

На съемках фильма «Белое солнце пустыни» // Из личного архива В. Мотыля

– Жизнь и есть главная ценность. Она – плацдарм, на котором можно что-то создать, а можно и набедокурить так, что жить не захочется. Но она лишается всякой прелести, если в ней нет свободы. Кто это сказал? «Мне отвратительно то, что вы говорите, но я отдам жизнь за то, чтобы вы говорили это свободно.

– Хотели бы вы что-либо сказать молодым?

– Ни одну лекцию или интервью я не провожу без отрывка из нобелевской речи Фолкнера. «Убрать из своей творческой мастерской все, кроме правды сердца, кроме старых и вечных истин: любви, чести, жалости, гордости, сострадания, самопожертвования, без которых любое произведение эфемерно и обречено на забвение». Вопреки запретам, в СССР на сопротивлении вырос Серебряный век, выдающиеся имена гуманистической литературы XX века: Платонов, Бунин, Пастернак, Булгаков, Ахматова, Окуджава... Власти не смогли вогнать в стойло соцреализма и таких художников, как Тарковский, Параджанов, Шукшин, Иоселиани. Достанет ли мужества молодым творцам не попасть под циничный диктат рынка, не менее жестокого, чем тоталитарная идеология минувшего века?

Оксана Прилепина
( июль, 2009)

очень надеюсь, что фильм всё таки увидит зрителя и зритель увидит фильм.
я, как зритель, особенно жду его, там в эпизоде сыграла моя сестра...))
После съёмки режиссёр подошёл к ней
и сказал, что она очень правильно передала и воплотила дух того времени...что она молодец...и..поцеловал руку...
Такие штуки, мне кажется, очень важны и ценны для молодых актёров.
Почаще бы таких встреч. Успевать бы....